– Конечно! Хотя в принципе Ананке положено быть вышеДобра и Зла, верша правосудие, я рад, что она понимает, с какой стороны ее хлебнамазан маслом.

– Я предлагаю договориться по-хорошему.

– Ты хочешь заключить со мною союз против Ананке?

– Да.

– Ты меня удивляешь. Ананке запрещает твоюБезнравственную Пьесу, чему я, признаться, очень рад. И ты предлагаешь мневыступить против нее?

– Сдается мне, что ты просто завидуешь успеху моейпостановки, вот почему тебе так хочется, чтобы пьесу отменили.

Михаил снисходительно улыбнулся:

– Ну, может быть, я тебе и завидую. Чуть-чуть.Признаться, меня уже давно раздражают твои вечные поиски чего-то нового, твоестремление показать всему миру, на что ты способен. Однако, решив остановитьтебя на этот раз, я исходил отнюдь не из личных соображений. Ведь твоя пьесаподрывает основы всяческой морали, которую я, как служитель Добра, призванзащищать. Разве не так?

– Нет, не так, – сказал Аззи. – Ты, конечно,не поверишь мне, но дело на этот раз речь идет о гораздо более серьезных вещах,чем мораль как таковая.

– О вещах более серьезных – для кого?

– Для тебя и для твоих союзников, разумеется.

– Для меня? Чем же это грозит мне? Ведь Ананке делаеткак раз то, чего мы добиваемся.

– Плохо уже то, что она вообще что-то делает.

Михаил резко выпрямился:

– Ты так думаешь?

– Да, я думаю так. С каких это пор Ананке сталавмешиваться в наши дела, в извечную борьбу сил Света и Тьмы?

Михаил в задумчивости потер подбородок:

– Действительно, я что-то не припомню другого подобногослучая… Слушай, Аззи, куда ты клонишь?

– Ты признаешь право Ананке командовать собою? –спросил Аззи.

– Конечно, нет! Не ее дело вмешиваться в дела Добра иЗла. Она приводит Космос в равновесие, но отнюдь не устанавливает законы.

– Но ведь, запрещая мою пьесу, она тем самым диктуетнам свою волю – иными словами, устанавливает закон!

Михаил улыбнулся:

– Подумаешь, событие вселенского масштаба – запретилипьесу!

– Ты заговорил бы совсем по-иному, если бы оназапретила твою пьесу! – воскликнул вышедший из себя Аззи.

Улыбка на лице архангела сменилась гримасой:

– Но ведь она запрещает твою пьесу…

– На этот раз – да. Но кто может поручиться, что вследующий раз не настанет твоя очередь? Если уж Ананке взялась распоряжатьсяЗлом, то почему бы ей не указывать Добру? Что ты на это сможешь возразить?

Михаил ничего не ответил. Он поднялся из высокого кресла иначал расхаживать взад-вперед по комнате, заложив руки за спину. Внезапно онрезко остановился и повернулся к Аззи.

– Ты прав. Запретив твою пьесу, Ананке тем самымнарушила Принцип Невмешательства. Как она только посмела? Конечно, какпредставитель Сил Света я рад, что пьеса не пошла; однако последствия такогозапрета со стороны Ананке могут оказаться серьезнее той смуты, которую могла быпосеять твоя Безнравственная Пьеса.

И в этот самый миг прозвенел колокольчик у дверей.

– Войдите! – нетерпеливо крикнул Михаил.

В кабинет вошел Ангел Гавриил.

– Ах, это ты, Гавриил! А я уже собирался посылать затобой гонца!

– Вам почта, сэр, – доложил Гавриил.

– Почта подождет. Я только что получил весьма тревожныесведения о том, что Ананке, фигурально выражаясь, вторглась на чужуютерриторию. Мне срочно нужно посоветоваться с Архангелом Гавриилом и еще кое скем.

– Да, сэр. Они также желают вас видеть.

– Они желают меня видеть?

– Да, и поэтому они прислали вам письмо.

– Письмо? Чего же они хотят?

– Мне об этом ничего не сказали.

Михаил бросился к двери из кабинета.

– Ждите меня здесь, – бросил он на ходу.

– Это относится ко мне, сэр? – спросил ангелГавриил.

– К вам обоим, – ответил архангел.

Михаил отсутствовал недолго, но когда он вернулся, Гавриил иАззи сразу поняли, что дела идут неважно.

– Боюсь, что сопротивляться Ананке мне не подсилу, – сообщил архангел, избегая глядеть Аззи в глаза.

– Как же так? – тихо спросил его Аззи. – ВедьСилы Добра понесут не меньшие потери, чем Силы Зла.

– Ах, если бы дело было только в этом! – сказалМихаил.

– А в чем же дело? – спросил Аззи.

– Речь идет о гибели самого Мироздания, – ответилМихаил. – Судьба всей Вселенной поставлена на карту. Так меняинформировали в Совете Светлых Сил.

– Михаил, пойми, что речь идет прежде всего освободе, – не сдавался Аззи. – О свободе воли, которая естьвеличайшая ценность в этом мире. О свободе каждого избирать стезю Добра илиЗла, следуя велению собственного рассудка и голосу совести, подчиняясь толькозаконам природы, а не воле Ананке.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул АрхангелМихаил. – Не думай, что мне это нравится. Но, видно, правду говорят: отСудьбы не уйдешь. Сдавайся, Аззи. Отменяй свою пьесу. Ты проиграл на этот раз.Даже Совет Темных Сил не поддержит тебя.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Аззи ивылетел из кабинета, хлопнув дверью.

Вернувшись в Венецию, Аззи застал своих актеров все в том жетрактире. Сеньер Родриго и сеньерита Крессильда молча сидели рядом в углу. Хотяменьше всего на свете они нуждались в обществе друг друга, все же привычкасоблюдать светские условности заставляла их держаться вместе: ведь остальнаяпублика явно не принадлежала к высшей знати. Корнглоу и Леонора, как обычно, незамечали никого, кроме друг друга. Квентин и Киска играли в веревочку. МатьИоанна устроилась у окна с рукоделием, а сэр Оливер до блеска начищал золотуюрукоять своей шпаги: в последнем акте пьесы он хотел появиться во всем своемвеликолепии.

Аззи начал говорить; тон его был довольно бодрым.